"САЛАМАНДРЫ" - см. часть 3
"САЛАМАНДРЫ" - часть 4
2.
Ирина в своей комнате швыряет вещи в чемодан.
Ирина. К черту! К черту! К черту!
В комнату заходит Роман.
Роман. Не надо так.
Ирина. А как? Если это никому не надо, то и мне не надо!
Роман. Ты сама говорила…
Ирина. Что я говорила?
Роман. У тебя проблемы в Чикаго.
Ирина. Я думала, здесь будет музей…
Роман. Музея не получилось. Но тебе ведь нужны деньги.
Ирина. Я не понимаю – неужели им никому, совсем никому не жалко?
Роман. Ты сама говорила, что тебе здесь ничего…
Ирина. Мне – нечего! А им?
Роман. У Кати сложное состояние…
Ирина. Перестань! Я слышать уже не могу про ее состояние!
Роман . Ты совсем не понимаешь? Про Наташу, про ее жизнь…
Ирина. Я все понимаю! Все! В этом вся и проблема, что я понимаю! Если бы я ничего не знала, если бы я… Все, все, все, не говори больше ничего! Я уезжаю, все!
Пауза. Ирина собирает вещи.
Ирина. Я думала, им жалко… Все-таки Илья, он, понимаешь, он был… Да, может быть, не самым, но он был хорошим писателем. Он написал двенадцать романов. Он собрал коллекцию. Я думала, я буду приезжать… Хорошо, пусть не как вдова, а допустим, как сука-вдова, которая его бросила… Но что-то останется. Может быть, Настя или Майк в дальнейшем, они бы приезжали… А теперь все. Ниточка рвется. Все. Больше ничего никогда. Я больше никогда не вернусь в Россию. Никогда. Никогда, понимаешь. Я до конца жизни буду там, в этой Америке, в этом компьютерном городе. Жить не своей жизнью. Да, я знаю, что все делаю правильно, это все правильно, есть Настя и Майк… Но я до конца жизни буду жить там. И будет Крис. До конца жизни. Будут школа детей, потом их колледжи, неоплаченные счета, походы по выходным в тайский ресторан, маникюр, беговая дорожка в спортзале… И больше ничего.
Роман. Я тоже не могу поверить.
Ирина. Поверить во что?
Роман. В то, что больше не увижу тебя.
Ирина. Рома, оставайся. Оставайся. Оставайтесь с Зиной. Мы найдем для Олега деньги на его долю. Что-то продадим. Оставайся, будь здесь хозяином.
Роман. Не могу.
Ирина. Почему? Ты столько лет жил здесь с нами, столько лет был членом семьи. Это и твой дом тоже.
Роман. Нет. Отец Серафим уже дал добро…
Ирина. Монахом, что ли, будешь?
Роман. Да куда мне. Пока послушником пойду, а там…
Ирина. Все можно переиграть. Зачем тебе этот монастырь? Я не помню, чтобы ты особо верил в бога.
Роман. Ну… А теперь верю.
Ирина. А я тебе не верю.
Роман. Я – бездарь, Ира.
Ирина. И что? Ты из-за этого, что ли?
Роман. И да и нет. Просто… Не хочу никого мучить. И видеть никого… Вы столько лет про это знали и молчали.
Ирина. А что нужно было говорить?
Роман. Я раньше думал: «Зачем я нужен Илье? Вроде бы мы даже не особенно и близки, а все же – столько лет вместе». А недавно я понял. Знаешь, красивые девушки очень любят заводить себе страшненьких подруг. Чтобы оттенять на их фоне свою красоту. Так вот, для Ильи я много лет был той самой страшненькой подругой. Скучным бесталанным неудачником-погорельцем.
Ирина. Это не совсем так было…
Роман. А как?
Ирина. Просто Илья… Ему невыносимо было одному. Он же из деревни, он привык по сто человек за одним столом. Ему было подавай родовое поместье, гнездо, род… А мы оказались хилыми индивидуалистами и развалили все его начинания. Ты – единственный человек, за которого он мог ухватиться. Оставайся. Я прошу тебя.
Роман. Нет, хватит жить чужой жизнью.
Роман смотит на Ирину, затем подходит к ней, пытается ее поцеловать.
Ирина. (Отстраняясь) Не надо, Рома.
Роман. Просто я…
Ирина. Я знаю. Я все знаю.
Пауза.
Ирина. Когда я выходила замуж за Илью, я видела, какой он. И то, что он выпивал, и его увлечения… Мне говорили – зачем? А я смотрела на него и думала: «Но я смогу его переделать». Я смогу… Я, понимаешь? Ради меня он станет другим. А оказалось, что никого переделать нельзя. И переиграть ничего… Удачи тебе там, в монастыре.
Ирина хочет уйти.
Роман. Ира, подожди… Скажи, а тогда зачем?..
Ирина. Я очень сильно любила Илью, Рома. Хотела ему отомстить. Уничтожить…
Ирина выходит из комнаты. Роман с космической скоростью перебирает четки, что висят у него на руке.
3.
Катя моет посуду. Олег помогает – собирает посуду со стола.
Катя. Так странно. Ничего.
Олег. Что ничего? По-моему, ничего себе все…
Катя. В больнице мы привыкли – после обеда сон-час, потом групповое занятие, потом прогулка… Дни проходили так вместительно. А сейчас – ничего.
Олег. Ты скучаешь по больнице?
Катя. Нет. Просто здесь есть воздух. И им тяжело дышать.
Олег. А мне нормально. Нормально вообще. Даже Ирина Алексеевна не такой монстр, как казалось бы… И воздух, такой воздух…
Катя. Ты же приехал за деньгами.
Олег. Приехал. Но тут воздух.
Катя. Воздух есть везде. У меня квартира тридцать два квадрата. Там нет ничего. Но там тоже есть воздух. Когда я просыпаюсь, иногда думаю: «Вот и я живу тоже».
Олег. Почему ты ничего не изменишь?
Катя. Для того, чтобы что-то изменить, нужна вера. Нужна любовь.
Олег. И что?
Катя. А ее нет.
Олег. А ты придумай.
Катя целует Олега.
Катя. Придумала вот.
Олег. Ты серьезно?
Катя. А то нет?
Олег. Нет, ты если как бы…
Катя. Успокойся, мы не брат и сестра…
Олег. Ты таблетки пьешь.
Катя. И что?
Олег. Не знаю.
Катя. Это не заразно.
Олег. Но все это…
Катя. Тебя пугает, что я лежала в психушке? Да, я лежала в психушке, но я не кусаюсь, успокойся!
Олег. Меня пугает вообще вся ваша семья!
Катя. А ты – не наша семья?
Олег. Выходит, что нет. Ну как бы, отец мной не интересовался…
Катя. Я тоже не ваша семья.
Олег. Но ты как бы…
Катя. Я как бы… Ты прав.
Олег. Я не знаю, что там было, но…
Катя. Там ничего не было. Ну как… Знаешь… Мне было четырнадцать… Я тогда увлекалась «Кино» и «Doors». «The Doors»! Я не могу сказать, что до этого ничего… Но это были просто странные взгляды. «Оденься, надень нормальную юбку, не носи эти шорты» - так она мне говорила. Это было просто. Просто обычно… Как «съешь кашу». Это она сама, она сама виновата… У меня были проблемы в школе. С одноклассниками и вообще. И он сказал: «Пойдем, поговорим». Мы пошли туда, где заброшенный завод, по рельсам. Там была черная пыль на земле. Мы говорили о «The Doors». О школе мы не говорили. Просто вообще… Была осень, все было так странно, черная земля, и заброшенный завод рисуется в стеклянном небе словно замок. Я заплакала. Тогда он взял мою руку и поцеловал ее в ладошку. А потом мы пошли домой. Все, ничего больше. И уже возле дома она выбежала из-за кустов, она начала кричать, она кричала: «Я все видела, я видела, видела, видела, я все знаю!» И потом еще сказала мне: «Тебе не рано с мужиками гулять?» И тогда он залепил ей пощечину. А я побежала обратно к заводу, туда, где черная земля. Потом они искали меня, бегали там и кричали. А я сидела в разрушенном вагончике и не выходила. Долго-долго… И я решила там, что если она так думает, то и пусть… Значит, в этом правда что-то есть. Что, получается, я ей теперь не дочь, а какая-то соперница. А до этого я никогда об этом не думала, я ничего не понимала до этого. Наутро я надела короткое белое платье и пришла к нему в кабинет… Но тогда он еще не понял. А потом…
Олег. Не надо, все, не рассказывай…
Катя. А потом…
Олег. Все, я не хочу знать, что там у вас…
Катя. Я заболела и он пришел с графином, а в графине был клюквенный морс…
Олег. Саламандра, я серьезно, все, хва!
Катя. И вот тогда он все понял, что происходит и он даже не сопротивлялся этому, почти нет, только дрожал потом…
Олег залепляет Кате пощечину.
Олег. Не надо мне рассказывать эти гадости о моем отце! Если что-то было, я не знаю, было или нет, но если что-то и было, можно это держать при себе? Можно не раскладывать передо мной свое грязное белье?
Катя замолкает. Молчание.
Олег. Прости… Просто правда, не надо тебе было…
Катя молчит.
Олег. Ладно, я пойду, наверное…
Катя молчит.
Олег. Ну ладно, все, Саламандра… Ты же крутая, просто тебя иногда заносит, сама знаешь… Ну все… Ну скажи что-нибудь…
Олег пытается дотронуться до Кати.
Катя. (спокойно) Не трогай меня.
Олег. В смысле, я не трогаю…
Катя. Вообще ко мне не прикосайся.
Олег. Ты же пять минут назад сама на меня вешалась. Говорила, что влюбилась.
Катя. Я пошутила.
Олег. В смысле, пошутила? А зачем?
Катя. Да просто так.
Олег. Ничего себе ты даешь!
Катя. Ну вот… Зачем-то вот так.
Олег. Саламандра, можно тебя попросить?
Катя. Да?
Олег. Не рассказывай мне больше ничего про свою жизнь, пожалуйста. Вообще ничего. Никогда.
Олег выходит из столовой.
4.
Столовая. По столовой идет Оценщик – мужчина лет пятидесяти, за ним вся семья. Оценщик периодически фотографирует столовую и предметы интерьера на телефон.
Оценщик. Метраж столовой не знаете?
Ирина. Точно нет. Но где-то двадцать…
Оценщик. Хорошо. А это что у вас тут на потолке? Черные пятнышки?
Ирина. Это у нас был салют…
Роман. (Насте) Твоя работа…
Катя. Они с Наташей варили сгущенку, и банка взорвалась…
Настя. Мы тогда так перепугались… Спрятались под лестницу.
Ирина. Да я помню – грохот был такой, как будто война началась!
Роман. Представляете, мы оставили в столовой двух девочек. Потом взрыв, мы все прибегаем – вся комната в сгущенке, а девочек нет! Испарились!
Оценщик. А тазы зачем?
Зина спешно убирает тазы.
Ирина. Это Зинаида тут вещи стирала….
Оценщик. Вы, кажется, писали, что у вас есть водопровод?
Ирина. Да, дом газифицирован, вода, канализация – все имеется. А Зинаида все никак у нас привыкнуть не может. По старинке стирает.
Зинаида. Ага! Деревенщина я!
Зина уносит тазы в чулан.
Оценщик. Кухонный гарнитур у вас старый, да?
Ирина. Ну, он, конечно, старый. Но не очень. Илья Петрович в девяносто девятом с премии купил. Он даже по телевизору тогда сказал в интервью: «Потрачу премию на новый кухонный гарнитур». Тогда стало модно отдавать премии на благотворительность, а он со своим гарнитуром нелепо выглядел тогда…
Катя. Ты помнишь, как мы его устанавливали? Дядя Рома, вы помните? Мама сказала, ширина под фартук между шкафами должна быть шестьдесят сантиметров – ни больше, ни меньше. Илья Петрович с дядей Ромой повесили шкафчики раз – пятьдесят восемь, повесили два – шестьдесят один…
Ирина. В промежутке успели выпить три бутылки водки…
Роман. Так, это уже другая история!
Катя. В итоге они спрятали все линейки и рулетки в доме, чтобы мама не поняла, сколько там сантиметров.
Ирина. И мне пришлось измерять это чертово расстояние между шкафами спичечным коробком по пять сантиметров… Можно, кстати, было и не измерять. По их лицам и так было понятно – кто-то где-то накосячил!
Роман. Но мы честно хотели шестьдесят! Просто кто-то не учел погрешность от неровных стен.
Ирина. Просто у кого-то проблемы с геометрией! Господи, как все это было давно! А как будто вчера.
Оценщик. Так, здесь мне все понятно. Пойдемте дальше?
Ирина. Да, идемте, вот сюда…
Все переходят в гостиную.
Оценщик. Метров тридцать здесь?
Ирина. Где-то так… Когда праздновали юбилей Ильи – сюда вместилось пятьдесят человек.
Настя. Да, папин юбилей! Мы с Наташей еще делали концерт! Наташа танцевала, а я читала стихи.
Катя. Я помню эти стихи!
Настя.
В этом доме большом раньше пьянка была
Много дней, много дней,
Ведь в Каретном ряду первый дом от угла -
Для друзей, для друзей.
За пьянками, гулянками,
За банками, полбанками,
За спорами, за ссорами, раздорами
Ты стой на том,
Что этот дом -
Пусть ночью, днем -
Всегда твой дом,
И здесь не смотрят на тебя с укорами.
Оценщик. Это же Высоцкий!
Настя. Я тогда Высоцкого не знала. Я в книжке прочла, думала, это стихи.
Ирина. Вот тут буфеты у нас еще старинные… Вторая половина девятнадцатого века. Илья Петрович собирал.
Оценщик. Можно посмотреть?
Оценщик открывает дверцу одного из буфетов. В столовую в это время входит Зина.
Зинаида. Только осторожнее, там музейные вещи!
Ирина. О! Зина проснулась!
Зинаида. А что? Я только к тому, что там музейные вещи, надо осторожнее…
Майк. Зина моя!
Ирина. Твоя, твоя, я это уже поняла…
Оценщик. А сколько здесь потолки?
Ирина. Три.
Роман. Лампочка перегорела и беги за стремянкой.
Олег. Зато тут воздух.
Оценщик. И тазы.
Ирина. Это снова Зина стирала.
Оценщик. В разных концах комнаты?
Роман. Ну, вот в этом тазу Зина стирала, а вот в этом я ноги мыл…
Олег. А в этом я! Это у нас такая семейная традиция… Мыть ноги… В тазах… По вечерам.
Ирина. Nastya, run to the second floor and take all these buckets away! Quickly![1]
Оценщик. Анастасия, не утруждайте себя, пусть стоят. Я, в принципе, здесь все понял, можем пройти дальше…
Ирина. Здесь на первом этаже остался только кабинет и чулан…
Оценщик. Ну, пройдемте тогда в кабинет…
Все проходят в кабинет.
Зинаида. Вот здесь надо совсем осторожнее, иначе разобьется…
Ирина. Зина, здесь одни книги! Что тут может разбиться?
Зинаида. Картины упадут, стекло в шкафах треснет, мало ли…
Ирина. Ревностная новочеркасская хранительница старины…
Зинаида. Хватит! Я тут тоже право имею!
Ирина. Имеете, имеете, кто же с этим спорит? Пока суд не решил иначе.
Оценщик. Библиотеку вы оставляете?
Ирина. Пока нет решения суда, библиотеку вывозит Зина. Правда, не знаю, куда и зачем она ей.
Зинаида. Я разберусь, куда и зачем.
Ирина. Это как знаете. Насколько я понимаю, читать вы обучены…
Катя. Мама, ну хватит!
Ирина. Все, молчу.
Оценщик. Ой, какие прекрасные словари у вас есть. Какой год? А можно глянуть?
Ирина. Да, конечно…
Зинаида. Только аккуратно.
Оценщик открывает шкаф, достает тяжелый том.
Ирина. На эти словари Илья меня можно сказать, купил. Я ведь закончила иняз, романо-германскую филологию, то есть немного во всем этом разбиралась… Ну как, разбиралась. Какой-то интерес был. И, собственно, под соусом «посмотреть словари» я впервые в этот дом и приехала. Тогда еще без Катьки…
Катя. А вдвоем мы с тобой в какой раз приехали? Во второй?
Ирина. Во второй, да.
Катя. Илья Петрович подарил мне барби с гнущимися ногами и руками.
Настя. Мы потом ей отрезали волосы…
Катя. Руки бы вам отрезать!
Настя. Мы хотели каре! Получилось под мальчика…
Катя. Помнишь, мы еще шли до остановки и на остановке я нашла майского жука? А потом пошел дождь.
На Оценщика с верхней полки падает какая-то коробка.
Зинаида. Я же говорила, осторожнее! Что там? Стекло?
Оценщик. Да нет, она легкая!
Ирина. Дайте мне.
Ирина открывает коробку. В коробке – ползунки, соска и две погремушки.
Ирина. (Рассматривает ползунки) Это чьи? Наськины или Майка? Или твои, Катя? Вроде бы у Насти такие были…
Катя. Это Наташины.
Ирина. Наташины, да? (Пауза) Надо тебе?
Катя. Нет. Пусть лежат.
Олег. Ну вот. А я уж понадеялся, что там завещание.
Роман. Давайте, я положу на место, я высокий…
Роман забирает у Ирины коробку, запихивает ее на самый верх.
Настя. (Подходит к стене) А вот зарубки, смотрите! Папа делал… Вот моя.
Настя встает к стене. Все подходят к Насте.
Роман. Вот это да! Вот это ты выросла!
Катя. Смотрите, а вот моя…
Катя встает к стене рядом с Настей.
Роман. Ты тоже выросла, Катюха! Не так, конечно, как Анастасия Ильинична, но…
Настя. А вот Майка! Mike, come to me!
Майк подбегает к Насте. Настя берет его за руку. Все трое – Катя, Настя и Майк стоят у стены, каждый у своей зарубки. И только у четвертой, подписанной как «Наташа», никто не стоит.
Оценщик. Вы не продадите этот дом за шесть миллионов. И за три не продадите.
Ирина. А что не так?
Оценщик. Все так. Я сам по первому образованию историк. И краевед. У вас все так. Очень хороший дом - старинный, красивый, газифицированный, с относительно новыми коммуникациями. Большой сад. Но это с точки зрения эстетики.
Ирина. А с точки зрения шести миллионов?
Оценщик. Ребята, вы откуда такие взялись? С луны свалились? Дом старый, с протекающей крышей, я уж не говорю про щели в полу. Знаете, сколько стоит его реставривовать? Примерно столько же, сколько вы за него просите. Ну хорошо, его ценность не в отделке, а в исторической составляющей и внешнем виде. Но люди, готовые купить этот дом, жить сюда не поедут. Здесь нет инфраструктуры, понимаете? Местные жители уезжают в мегаполисы. Большая часть рынка – это довольно ветхое жилье, которое можно купить на материнский капитал. У людей нет работы, нет денег. Если бы здесь еще было что-то вроде заповедной зоны… Но и этого давно нет. В реке недавно нашли свинец, по телевизору об этом даже говорили, не слышали?
Катя. Опять река. Будь проклята эта река…
Оценщик. Воздух отравлен единственным нашим заводом. Здесь так, как вы, люди не живут. Они выживают.
Ирина. Но это же, можно сказать, единственный в своем роде… Русский модерн. Конец девятнадцатого века. Раньше здесь много было таких домов. Потом их почти все снесли. Некоторые сами развалились. Кто-то коттеджи построил… А Илья сохранил. Как ему он достался в восемьдесят четвертом от города, так почти полностью и сохранился… Дом старый, да, но еще лет двести…
Оценщик. Я понимаю, все понимаю. Можете попытаться. Мое дело – предупредить.
Олег. Что, совсем не продадим? А за миллион?
Оценщик. И за миллион.
Олег. А за пятьсот тысяч? Ну хотя бы за триста? За двести?
Оценщик. Я не занимаюсь сделками такого уровня.
Ирина. И что же нам теперь делать?
Оценщик. Я не знаю, честное слово. Кстати, такой же сундук стоял у моей бабушки в деревне…
Ирина. Может быть, это вашей бабушки и есть. У Ильи была страсть – ездить по деревням и покупать у стариков вот такое вот…
Оценщик. Моя бабушка жила в Ульяновске.
Ирина. Мы были в Ульяновске в две тысячи первом. На каком-то конкурсе, я уже не помню… Илья там был в жюри. В первый же день я подвернула ногу, и Илья поднимал меня в гостиницу на руках. Тридцать восемь ступеней вверх по лестнице… А еще мы все время пили коньяк и смеялись. (Оценщику) Пойдемте, я провожу вас.
"САЛАМАНДРЫ" - см.часть 5
|