Ярослава Пулинович

 

Ярослава Пулинович

Сахэ.

В давние-давние времена, когда люди еще жили в деревянных домах, в одной большой северной стране, в маленьком-премаленьком поселке жила-была маленькая-маленькая северная девочка. Девочку эту звали Сахэ, что в переводе с северного языка этой северной страны означало Весна. Как ты понимаешь, весна в эти северные края, в которых жила Сахэ, приходила очень редко. И мама с папой девочки Сахэ назвали свою дочь таким именем специально, чтобы весна круглогодично жила у них в доме. Папа Сахэ был рыбаком, а мама с самого раннего утра уходила в местную школу, чтобы научить детей писать и читать на северном языке этой большой северной страны. Сахэ была еще мала и не ходила в школу, а потому все долгие зимние дни, а частенько и долгие зимние вечера она просиживала дома. Когда было потеплей, Сахэ выходила иногда поиграть на улицу с подругами. Но если мороз завязывал в тугой узел реку, и небо, и даже сам воздух, так туго, что становилось тяжело дышать, из всех развлечений Сахэ только и оставалось, как смотреть в окно в ожидании родителей или играть с серой кошечкой Буряткой, любимицей Сахэ. Бурятка, надо сказать, и сама прекрасно понимала, что девочка в ней души не чает, а потому вела себя крайне капризно. То залезет на стол и устроит там разгром – перевернет и заварник, и хлебницу, рассыплет сахар из сахарницы, то, незаметно подкравшись, прыгнет на Сахэ, и больно укусит, а после ластится, как будто и не она укусила, то порвет любимую книжку или, чего хуже, мамин учебник. Сахэ сердилась на кошку, кричала на нее: «Негодная!», но уже через минуту поддавалась ласкам своей любимицы, и вновь начинала играть с ней, как ни в чем не бывало. Здорово иногда попадало Сахэ за испорченные вещи. Но девочка свою любимую кошку никогда не выдавала, всю вину брала на себя, хмурилась, обещала исправиться, а после, лежа ночью в кровати и прижимая к себе серый комочек, говорила Бурятке: «Пообещай мне, Бурятка, что ты исправишься, иначе мне придется быть с тобой строгой! Пообещай!» Бурятка мурлыкала в ответ, и Сахэ принимала это умиротворенное мурлыканье за обещание быть лучше.

Новый год в Северных странах празднуют особо – ведь не так уж много праздников выпадает на это тяжелое и холодное время года. А уж тем более в тех местах, где зима длится целых долгих девять месяцев, и реки почти никогда не освобождаются от белого покрывала. Вот и в семье Сахэ перед Новым годом царило бурное оживление. Родители решили справлять Новый год у тети Сахэ, маминой сестры – Анны. Она жила не очень далеко – на другом краю поселка. Правда, Сахэ еще не отпускали к ней в гости одну. «Но ведь это не оттого, - думала Сахэ, - что я еще маленькая, это оттого ,что земля вокруг нас такая большая, и я легко могу заблудиться».

Теперь мама Сахэ все вечера проводила за кройкой и шитьем – она шила себе платье к Новому году. Это должно было быть совершенно необыкновенное платье – серебристое, с золотым цветком на груди. Ткань для этого платья мама специально заказывала по почте в одном большом городе. Сахэ нравилось сидеть вечерами рядом с мамой, и наблюдать, как ловко ее мамочка управляется с иголкой и нитками. Мама так быстро поддевала иголкой ткань, и так легко делала стежок за стежком, что Сахэ казалось, что пальцы у мамы вдруг наполнились каким-то волшебным летательным газом, и теперь совершенно независимо от нее скользят по ткани, исполняя с иголкой целые танцевальные номера. Иногда у Сахэ просто глаза округлялись оттого, как быстро кусок ткани превращается в прекрасное вечернее платье. А Бурятка в это время сидела на подоконнике, и, не мигая, смотрела своими раскосыми глазами на Сахэ, маму и мамино шитье. 

Наступило тридцать первое декабря. Несмотря на это, родители, как обычно утром ушли на работу, но пообещали Сахэ, что сегодня вернутся пораньше, ведь сегодня – праздник, а в праздники взрослых, как правило, отпускают с работы пораньше, чтобы они успели приготовиться к новогодней ночи и подарить своим детям подарки. За окном светило солнце, и даже мороз развязал свои узлы, так что Сахэ вполне можно было пойти погулять на улицу. Но именно сегодня Сахэ было совершенно не до гуляний. Еще бы – нужно было нарисовать рисунки в подарок маме, и папе, и тете Анне, и дяде Игнату, тети Аниному мужу. И вот, засев за рисование, Сахэ совсем не заметила, как за окошком начало темнеть, и первые звезды показались на черном северном небе. Как ты знаешь, зимой темнеет рано, особенно в северных странах, где, бывает, по целым  неделям царит полярная ночь. Сахэ нарисовала южную страну – море, две пальмы и папу с апельсином в руке. Нарисовала тетю Анну в шляпе с огромными полями, скачущую на лошади по степи. Нарисовала дядю Игната, забирающегося на огромную гору. Конечно, обо всех этих странах и местах Сахэ только читала в книжках, но воображение так явно рисовало ей эти картинки, и Сахэ сама удивлялась, как это у нее так хорошо выходит. А для мамы Сахэ почему-то захотелось нарисовать свой родной поселок – елку возле дома культуры, и рядом маму – в светлом пальтишке и со светлыми от инея бровями и ресницами. Сахэ даже засмеялась от этой мысли, но тут же огорчилась – дело в том, что белая краска в ее наборе закончилась. А как нарисуешь свой поселок без белой краски – ведь девять месяцев из двенадцати ее родная земля покрыта белым-белым снегом. И тут Сахэ в голову пришла замечательная идея – конечно! У папы в кладовке стоит целое ведерко белой краски! Ведь летом папа делал ремонт в доме, и красил в белый стены на кухне. Сахэ побежала в кладовку, нашла ведерко с краской, кое-как открыла тугую крышку, притащила ведерко в комнату и принялась рисовать. Она нарисовала и белые сугробы, и белое, словно выцветшее, северное небо, и белую реку вдали, и маму в белом пальтишке, и белые мамины волосы, и белые от инея ресницы и брови….. Затем Сахэ пририсовала зеленую елку, зеленый дом культуры, и подрисовала маме глаза черным. Рисунок удался! Он получился даже лучше, чем другие рисунки Сахэ. Нет, определенно – это был самый лучший рисунок, который когда-либо Сахэ удавалось нарисовать!

Но вот часы показали пять часов вечера, и побежали дальше, бодро отсчитывая минутки. Сахэ, закончив рисование, положила рисунки подсохнуть и села у окна дожидаться родителей.

Она смотрела в окно, и думала о том, как сейчас придут мама с папой, папа принесет пахнущую морозом и лесом елку, и они с мамой достанут из кладовки коробку с игрушками и примутся эту елку наряжать. Перед глазами Сахэ проплывали золотистые всадники на конях, и огромные красные яблоки, и синие блестящие шары, которые так весело развешивать на зеленые ветки. Сахэ так задумалась, что совсем не заметила, как Бурятка, забравшись на стол, вдруг затихла, как перед охотой на мышь, а затем, изогнувшись,  прыгнула на ведерко с краской. Ведерко пошатнулось, упало и, разливая краску, покатилось по столу. И надо же – именно возле стола на спинке стула висело только что сшитое серебристое мамино платье с золотым цветком на груди. Сахэ обернулась в тот момент, когда ведерко с глухим стуком упало на платье, залив белой краской мамин вечерний наряд. Девочка вскрикнула, а Бурятка, спрыгнув со стола, громко, и, как показалось Сахэ, насмешливо мяукнула, и умчалась на кухню. Сахэ подошла к платью – огромные белые ручейки краски растекались по нему,  и стекали на пол. Тут не помогли бы и десять стирок. Платье было испорчено навсегда. Испорчены были и рисунки, которые Сахэ рисовала в подарок. От обиды и досады Сахэ села на пол и разревелась в полный голос. И как раз в эту минуту в двери послышалось скрежетание ключа – это родители вернулись с работы.

Ничего не сказала мама Сахэ, а только кинула испорченное платье в таз, сменила скатерть на столе, замыла белые пятна краски на полу и вдруг, прижав руки к лицу, заплакала. Еще бы! Ведь мама весь год ходила в одном-единственном сереньком платье с белым воротничком. Вообще-то, это платье очень шло ей, но в эту ночь маме Сахэ так хотелось быть красивой…  Папа подошел к Сахэ, и внимательно посмотрел на дочь.

- Кто это сделал, Сахэ? – спросил он.

Сахэ посмотрела на Бурятку, которая по-прежнему насмешливо смотрела на нее своими раскосыми глазами с подоконника и пролепетала:

- Это я, папа.

- Но зачем тебе понадобилась строительная краска?

- Я рисовала, - ответила Сахэ и еще больше съежилась.

Отец помолчал с минуту, а затем сказал:

-  Нам придется быть строгими с тобой, Сахэ. Ты поступила плохо. И потому никакую елку мы наряжать не будем, а пойдем вместе с мамой в гости к тете Анне. Ведь мы с мамой вели себя хорошо, и заслужили праздник. Ты же праздника не заслужила, а потому в эту новогоднюю ночь останешься дома. Ты согласна?

На глазах у Сахэ выступили слезы, но девочка послушно кивнула в ответ:

- Я согласна, папа.

- Подарка ты в эту ночь тоже не получишь. Мне жаль, Сахэ. Но мы вынуждены быть строгими.

При этих словах мама Сахэ расплакалась еще громче и стала уговаривать мужа простить их нерадивую дочку. Но отец оставался непреклонен – Сахэ заслужила это, и должна быть наказана.

И вот часы протикали восемь, папа надел свой лучший и единственный костюм, а мама приколола брошку к своему серенькому платью с белым воротничком и красиво причесала волосы. Родители попрощались с Сахэ, и отправились в гости к тете Анне. Сахэ осталась дома одна. Сначала она смотрела в окно, на улицу, наполненную людьми и радостными голосами детей и взрослых. Но вскоре голоса стихли – все разошлись по домам отмечать Новый год со своими семьями. Сахэ залезла в буфет и достала оттуда пирожные – свои любимые кремовые корзинки, заранее купленные мамой к празднику. Но вот беда – то ли пирожные в этот раз были какие-то не такие, то ли просто у Сахэ было плохое настроение, но  корзинки (с зелеными листиками и белым, как снег кремом!) не принесли девочке никакой радости. Не съев и двух, Сахэ снова вернулась на свое излюбленное место у окна. Она смотрела на пустую улицу, на дорогу, и на белое полотно реки, видневшееся вдали, и на душе у нее становилась все тоскливее, и тоскливее….

«А все из-за Бурятки, - думала Сахэ, - противная кошка, упрямая, мерзкая, капризная кошатина, я взяла всю вину на себя, а в ответ даже благодарности не услышала. Могла бы хотя бы прийти поиграть со мной, а не сидеть весь вечер под диваном. А родители мои тоже хороши – ведь я совсем еще ребенок. Неужели они не понимают, что нельзя оставлять ребенка одного, даже если он заслуживает наказания?  Ведь со мной может приключиться все что угодно, а им все равно, совсем-совсем все равно. Предатели! И зря я нарисовала маму белой краской. Потому что только я заслуживаю белого цвета, потому что только у меня белое лицо, и белые мысли, и хороший белый характер, а все остальные здесь серые, как мыши, и даже не замечают этого » - от этой мысли Сахэ заплакала. Ей стало ужасно жалко себя, свой испорченный Новый год, она почувствовала себя такой несчастной, обиженной, но при этом такой благородной и несправедливо осужденной. «Вот уйду, и замерзну», - плаксиво сказала Сахэ пустому дому, - Плакать будете. Но будет уже поздно». – Но будет уже поздно, - вторили ей ходики на стене.

Бурятка вылезла из-под дивана, и перебралась к Сахэ - погреться возле девочки, и промурлыкать ей пару успокоительных песен на ушко, чтобы ее хозяйке было не так страшно. Но стоило кошке забраться к ней на колени, Сахэ сердито столкнула Бурятку.

- Уходи, - сказала Сахэ кошке, - Я всегда выручала тебя, а ты меня не выручила ни разу. Я всегда брала вину на себя, и мне попадало за твои шалости, а ты ни разу даже не поблагодарила меня. Ты – предательница! Мерзкая, серая предательница! Вы все – предатели! Уходи.

Бурятка, сердито мяукнув, ушла  сидеть обратно под диван.

А Сахэ встала, накинула на себя свою старенькую коричневую шубку, надела унты, и вышла на крыльцо дома. «Пойду к тете Анне, - решила Сахэ, - Если я заплутаю и замерзну по дороге, то пусть им будет стыдно. А если дойду, скажу, что испугалась сидеть дома одной, буду плакать и испорчу им весь Новый год». Кутаясь в шубу, девочка пошла по пустынной улице, на которой уже погасли все фонари. Конечно, Сахэ было страшно идти одной так поздно, но обида пересиливала в ней страх, и Сахэ продолжала свой путь.

Внезапно Сахэ показалось, что кто-то догоняет ее. И действительно, не прошло и минуты, как с ней поравнялась очень высокая незнакомая ей женщина. «На две головы выше папы, - подумала Сахэ, - настоящая великанша». На женщине была белая-белая, словно снег, шубка, белые унты, и белые рукавицы. Волосы  у женщины тоже были белые, даже, как показалось, Сахэ, неестественно белые, а лицо отливало такой белизной, что Сахэ пришла в голову мысль о том, что и кровь у этой тетеньки, наверное, белая.

- Здравствуй, Сахэ, - низким голосом, таким низким, что Сахэ даже удивилась, что у женщин может быть такой голос, произнесла незнакомка, - Я очень рада, что встретила тебя. Я шла за тобой. Я всегда прихожу за маленькими детьми, когда их предают. Ведь тебя предали, правда?

- Да, это правда, - подумав, ответила Сахэ. Женщина  одобрительно погладила девочку по голове:

- Они бросили тебя, не разобравшись, виновата ты или нет. Они повели себя как черствые безразличные люди, которым наплевать на своего ребенка. Я пришла, чтобы забрать тебя. Я устрою тебе настоящий праздник. И никогда тебя не предам. И не стану наказывать, даже если ты и вправду расшалишься. Мы сейчас пойдем ко мне и будем веселиться. А твои родители, когда вернутся и не найдут тебя, будут горько плакать и жалеть о своем поступке. Но будет уже поздно. Ты ведь хотела этого, Сахэ? Ты согласна?

Сахэ нерешительно кивнула:

- Я согласна, но только родители запретили мне уходить с чужими людьми. И к тому же я не знаю, где вы живете.

- Не беда, - ответила женщина, - все люди чужие друг другу, запомни это. А мы с тобой уже немного познакомились. Живу я здесь неподалеку. К тому же, Сахэ, я понесу тебя на руках, а, значит, тебе не придется идти со мной. Так?

И женщина, не дожидаясь согласия Сахэ, подхватила ее на руки  и быстро зашагала по улице, унося девочку с собой. Они шли около часа, и Сахэ задремала на руках у женщины. Когда же Сахэ проснулась, вокруг нее не было ни домов, ни деревьев – женщина шла по бесконечной белой снежной равнине. Сахэ посмотрела на свою шубку и раскрыла рот от удивления – и шубка, и унты девочки, как ты уже догадался, стали белыми. Тем временем, на горизонте показался дом. Впрочем, разглядеть его так просто было нельзя, потому что он, конечно, тоже был белым и сливался с заснеженной равниной. Женщина ускорила шаг (а шаги у нее были, как и она сама, великанские), и через несколько минут уже подошла к дому.

- Мы пришли, - сказала женщина, и опустила Сахэ на землю, - Это мой дом.

Сахэ потрогала стену дома – стена была холодная, как лед.

- Как вас зовут? -спросила Сахэ у великанши.

- Можешь называть меня, как тебе вздумается. Я не открываю людям своего имени. Ведь человека, имени которого ты не знаешь, не так-то просто обидеть. Входи же.

И великанша почти втолкнула девочку в ледяной дом. Внутри дома было просторно, пусто и тихо. Белые окна были задернуты белыми шторами, на белом полу стояли белые стулья и белый стол, на белом столе стояла белая ваза и большое белое блюдо. Зайдя в дом, женщина села за стол, и замерла в одной позе, как будто задумалась. Сахэ постояла какое-то время, а затем села на стул рядом с женщиной. Воцарилось молчание.

- А что мы будем делать? – наконец спросила Сахэ. Она почувствовала, что ей становится холодно от неподвижного сидения.

- А ты не замечаешь, что мы делаем? – удивилась женщина, - Мы  играем с тобой. Мы веселимся. Разве тебе не весело?

- Ни капельки, - ответила Сахэ, - Как же это так мы играем, если сидим на одном месте и молчим?

- Мы играем про себя. Ведь если мы примемся играть с тобой вместе, я могу обидеть тебя или же ты меня. И тогда мы поссоримся, и нам будет  обидно.

- А играть про себя – скучно.

- Зато можно ничего не бояться. Ведь самого себя обидеть нельзя.

«Действительно, - подумала Сахэ, - Самого себя не обидишь. Но ведь и не развеселишь по-настоящему». И Сахэ вспомнила, какие смешные истории по вечерам ей обычно рассказывает папа.

- Давайте рассказывать друг другу истории, - предложила Сахэ великанше.

- Я не знаю никаких историй, - ответила та, -  Слушать истории про других скучно,  а историй про себя я никому не рассказываю.

   Девочка  помолчала с минуту, а затем тихо сказала:

- Я хочу домой – к маме и папе.

- Но ведь они тебя предали. Разве можно стремиться к людям, которые тебя предали?

- Наверное, нет. Но они мои мама с папой. И они хорошие.

- Это ты хорошая. Ты красивая и умная, Сахэ. А они совсем этого не ценят, и не любят тебя.

- Неправда, - возмутилась Сахэ, - Они меня любят. И я хочу домой.

- Отсюда нет обратной дороги, - вкрадчиво произнесла женщина.

Сахэ понимала, что одна она не найдет дороги домой. Но вдруг ей стало так неуютно и одиноко наедине с этой огромной женщиной в белом. «А у мамы волосы не такие белые, даже если на них налипнет иней» - пронеслось у Сахэ в голове. И вдруг ей так захотелось к маме, и она подумала о том, как замечательно, что у мамы небелые волосы, и небелое пальто, и совсем-совсем небелое, а серое платье, и черные глаза….. Руки у мамы тоже небелые, а синие от того, что она все время проверяет тетради. А папа у Сахэ такой смуглый, как будто вырос на юге, но нет, он северный человек, потомок северного народа, но он так здорово загорает на северном солнце, особенно когда уходит с рыбаками рыбачить, и на барже они доплывают до самого океана. А еще папа знает сказки, много-много сказок. И он совсем нестрогий, хотя очень старается таким казаться.

- Я дойду, - ответила Сахэ, и выбежала из дома. Она бежала по бескрайнему белому полю, и ноги ее вязли в снегу. Сахэ даже не была уверена, что она бежит в правильную сторону, но ей так хотелось побыстрее оказаться подальше от этого дома….

- Отсюда нет обратной дороги, - голос великанши прозвучал совсем близко. Сахэ оглянулась, и увидела, что та спокойно шагает рядом с ней. Еще бы – ведь ее шаг был равен десяти шагам Сахэ.

- Я найду, - Сахэ уже чуть не плакала.

- Зачем тебе возвращаться к предателям? Оставайся со мной. Здесь тебя никто никогда не обидит.

- Я не хочу, - закричала Сахэ, - я хочу к маме с папой, пусть даже они меня обижают и оставляют дома одну!

- А если они бросят тебя? – тихо спросила великанша.

- Я все равно их прощаю! Я прощаю их!

- Нет! – женщина в белом хотела подхватить Сахэ на руки и унести обратно в дом, но в эту минуту Сахэ увидела, как великанша вдруг начала уменьшаться в размерах. Она становилась все меньше, и меньше, пока не сравнялась ростом с Сахэ. Теперь перед Сахэ стояла маленькая девочка в огромной белой шубе.  Губы у девочки были обиженно поджаты, и лицо имело плаксивое выражение.

- Они бросят тебя, вот увидишь, - капризно сказала девочка.

- Никогда, - ответила Сахэ, и побежала. Над равниной вдруг поднялся ветер. Его порывы сдували Сахэ с ног. Каждый шаг давался ей теперь с трудом. Наконец, Сахэ совсем уже не смогла идти. Тогда она легла  в снег. Она закрыла глаза, и подумала, что родители скоро уже вернутся домой, и не найдут ее. Представила, как будет плакать мама, и как у папы станет строгое и суровое лицо, и навсегда останется таким, потому что Сахэ с ними больше не будет…. А Бурятка, наверняка, будет ходить по комнатам целыми днями и мяукать, ведь она так привыкла к Сахэ. Кто же теперь будет кормить ее, и играть с ней? А мама никогда больше не сошьет себе нового платья, а будет только плакать, и плакать, и звать свою дочь, которая уже больше никогда не вернется домой. И не будет ни первого сентября, ни первых каникул, ни поездки в город, ни гуляний с подругами, ни прогулок с мамой….. Ничего, ничего. Только белая равнина и белое небо над головой. По щекам у Сахэ покатились слезы.

- Не бойся, я с тобой, - прошептал ей на ухо кто-то.

Кто-то… Да это же мама! Она сидела на кровати рядом с Сахэ и гладила дочь по голове.

Под боком у девочки приютилась Бурятка.

- Мама! – Сахэ показалось, что тысячу лет прошло с тех пор, как она видела ее в последний раз.

- Ты плакала во сне, -  вытирая слезы с лица дочери, сказала мама - Прости нас.

 В комнату зашел отец. Он виновато посмотрел на Сахэ.

- Мы просто не смогли встречать Новый год без тебя, - сказал отец и сел рядом с мамой.

- Кажется, у тебя температура, - вдруг спохватилась мама, и потрогала лоб Сахэ.

Папа тоже потрогал дочерин лоб, и сообщил, что никакой температуры у Сахэ нет, температура маме показалась оттого, что они только что пришли с мороза, а потому все теплое кажется им горячим.

- Давайте по-быстрому накроем на стол и нарядим елку…., - подытожил отец.

- Но ведь я же провинилась, и испортила платье, - сказала Сахэ.

- Ерунда, - сказала мама, - Платье мы сошьем и новое,  а без тебя никакой праздник нам не в радость.

- Мы уже попробовали. Провальное дело, - сообщил папа.

Бурятка потерлась острой мордочкой о коленку Сахэ в знак благодарности за то, что и на этот раз подруга ее не выдала. Сахэ в ответ тихонько погладила кошку.

Через полчаса стол был накрыт, а елка, наряженная, стояла посреди комнаты. Сахэ сидела на диване между мамой и папой, и Бурятка, забравшись на колени Сахэ, внимательно смотрела на стол, на котором было столько всего вкусного…. Наверное, она думала – когда же уже эти люди начнут есть колбасу, и поделятся со мной? А может, размышляла о том, сколько на свете существует бессмысленных продуктов – например, кремовые пирожные-корзинки….

Стрелки настенных часов добрались до отметки двенадцать. Это означало, что через минуту-другую наступит полночь, а, значит, и Новый год.

- У нас есть для тебя подарок, Сахэ, - сказала папа, и достал откуда-то из серванта новенькие краски. Сахэ, поцеловав родителей,  спрятала подарок в свою тумбочку, и неожиданно выпалила:

- Как хорошо, что елка зеленая, а небелая, и вы совсем-совсем небелые, и я небелая, и Бурятка тоже небелая, а серая, как хорошо, что вокруг столько небелых цветов….

- Это ты о чем? – спросил у Сахэ папа, садясь на диван рядом с дочерью.

Сахэ ничего не ответила, она только потеснее прижалась к родителям, а про себя еще раз подумала: «Как хорошо».